Артур Крупенин - Энигматист [Дело о Божьей Матери]

Ознакомительная версия.

Хотя следовало заметить, что на эту должность претендовал не только он. Еще бы, выпадала редчайшая, если не единственная возможность вскарабкаться вверх по служебной лестнице, не переезжая в другой город, поскольку управление было расквартировано здесь же, в его родной Флоренции. А ни о каком переезде ни Анжела, ни дети и слышать не хотели. Уж не говоря о Сильвии, к которой Брулья наведывался дважды в неделю, тщательно оберегая эти тайные встречи от людских глаз. Да он и сам никуда не хотел уезжать даже в погоне за высокими чинами. Он здесь родился, вырос и был совсем не против здесь же и умереть. Только не теперь, конечно, а лет этак через сорок, а еще лучше — пятьдесят. В почете, уважении и достатке. И так все оно и будет, получи он это назначение и желанное звание Commüsario Capo. Как ни крути, а «старший комиссар» звучит куда лучше, чем просто «комиссар».

И надо же было такому случиться, что именно в тот момент, когда начальство уже намекнуло ему о готовящемся приказе, на голову Брулье свалилась эта проклятая икона. И вот теперь старший комиссар Капарелли в конфиденциальной беседе прямо сказал, что обещанное повышение будет напрямую зависеть от исхода операции по розыску пропавшей «Богоматери». Да вот только где же ее найти?

Всю поездку из аэропорта комиссар, взяв на себя обязанности гида, тыкал пальцем по сторонам и рассказывал о достопримечательностях. Получалось у него не хуже, чем у профессионального экскурсовода. Было видно, что Брулья влюблен в свой город и знает его как свои пять пальцев. А гордиться флорентийцу и впрямь есть чем. Горожане спокон веку делали все возможное и невозможное для украшения соборов, улиц и площадей и поручали это лучшим из лучших. Достаточно вспомнить, что в состав худсовета, собранного с тем, чтобы принять работу у только что окончившего «Давида» Микеланджело и решить, где именно ставить новую статую, среди прочих мегазвезд своего времени входили, ни много ни мало, Леонардо да Винчи и Сандро Боттичелли.

Гостиница, в которую устроили Лучко и Стольцева, располагалась на углу Пьяцца ди Чистелло, выходящей к берегу реки Арно, разрезающей город надвое, точно посредине между мостами Понте Веспуччи и Понте алла Каррайя, прозванным также Понте Нуово. Последний, несмотря на свое имя, оказался вовсе не таким уж и «нуово» — самая первая его версия была возведена лишь немногим позднее знаменитого Понте Веккьо, что, впрочем, не спасло этого пятиарочного красавца от прилипшего на долгие века обидного клейма новодела.

Дав им некоторое время на туалет, Брулья отвез москвичей в комиссариат, где, сменив велеречивость экскурсовода на лаконичность полицейского, рассказал о последних событиях и посвятил гостей в свои ближайшие планы.

По его словам, исходя из сложившейся ситуации, единственной разумной стратегией было перекрыть подходы ко всем реставраторам, способным выполнить непростой заказ похитителей. Освободить из-под воска картину более чем двухтысячелетней давности и при этом не повредить ее — задача не из легких. Справиться с ней может только специалист высочайшего уровня. Именно за такими и установил наблюдение Брулья. В ходе своего доклада он тактично, но твердо дал понять, что итальянская полиция и своими силами справится с возникшими трудностями, намекнув, что сам отнюдь не был сторонником приглашения российских коллег.

Расставив все точки над i, комиссар залез в ящик стола, извлек оттуда запечатанный пластиковый пакет с небольшим фрагментом, отколотым от иконы, и торжественно передал пакет Лучко. Тот, в свою очередь, отдал его Стольцеву.

Глеб с внутренним трепетом выложил кусок воска на ладонь.

Эксперт Расторгуев слыл дотошным человеком. Не было такой мелочи, которую бы не высмотрели его близорукие, но очень внимательные глаза. Читая любой документ, от квитанции за телефон до уголовного дела, он не пропускал ни одной буквы, ни одного знака. Не надеясь на память, Расторгуев никогда не ленился лишний раз заглянуть в справочник. Его отчеты обычно не нуждались в проверке или корректировке. Обратной стороной медали были осторожность и медлительность. «Не поспешить и не перепутать» — таким было расторгуевское кредо. Лучше пусть его упрекнут в неторопливости, чем в ошибках.

Неспешно листая справочники и сверяясь с сетевыми базами данных, Расторгуев потихоньку разузнал, что за флаером, обнаруженным Лучко в книге исчезнувшего реставратора, стоит организация, объединившая в своих рядах сторонников языческой веры. Он даже выстроил что-то вроде краткой истории новейших религиозных течений.

Выяснилось, что славянское новоязычество в свое время зародилось как протест против коммунистического режима и навязываемой им идеологии. Вместе с ворвавшимся в страну ветром свободы и перемен как грибы после дождя тут и там возникли многочисленные, хотя и небольшие по составу, группы новых язычников. Питательной средой, как обычно, стала интеллигенция.

На официальный запрос, направленный Расторгуевым в Федеральную регистрационную службу, пришел официальный ответ. Из пятидесяти с лишним религиозных организаций, зарегистрированных в России, какое-либо отношение к новоязычеству имели восемь.

Самыми крупными из них и потому постоянно соперничающими друг с другом оказались распространивший флаер «Союз родноверцев» и упомянутый в примечании «Языческий дом», представителей которого организаторы так сильно не хотели видеть на своем мероприятии в балашихинском клубе.

Дальнейшие изыскания показали, что причиной непримиримых разногласий стала разница в идеологии. Если «Союз родноверцев» стоял на ультраправых позициях, руководствовался девизом «Одна страна — одна вера!» и считал слова «славянин» и «родновер» синонимами, то «Языческий дом» проповедовал, что язычники — это «люди одного языка, придерживающиеся одних и тех же традиций, одной культуры».

Соперничество между двумя организациями-лидерами, впрочем, протекало вполне цивилизованно и, как правило, не выходило за рамки разумного.

Что касается лесной поляны, то она определенно использовалась для отправления языческих ритуалов. Однако никакой конкретной связи между поляной и какой-либо из общин Расторгуеву обнаружить пока не удалось. Многое будет зависеть от визита Лучко на заседание «Клуба исторической реконструкции».

Если к Лучко Стольцев уже давно привык, то присутствие Брульи сильно мешало как следует сосредоточиться. Повернувшись к итальянцу спиной и плотно зажмурившись, Глеб отвлекался то на тиканье старинных часов, невесть откуда взявшихся в кабинете у комиссара, то на учащенное биение собственного сердца. Наконец, волнение отступило, и комната начала медленно погружаться в темноту.

Ознакомительная версия.